«Романтик» (1-ая Эмоция)

Как уже говорилось, одной из главных примет Первой функции является ее избыточность. Не исключение здесь и 1-ая Эмоция. На память приходит завистливое высказывание художника Брюллова, что, когда Пушкин смеется, у него «кишки видать».

Конечно, выражаться избыточность чувств может не только преувеличенным смехом, но и потоками слез, главное в поведении «романтика» — неадекватная , с явным перебором эмоциональная реакция на происходящие события.  

Если же избыточность 1-ой Эмоции помножить на специфическую любовную роль эмоциональной функции, о которой говорилось выше, то, думаю, каждому станет ясно, что «романтик» — самый лучший, просто потрясающий любовник (разумею под «любовником» не столько физиологический потенциал, сколько способность возбуждать особое состояние эйфории, которое человечество привыкло отождествлять с любовью).

«Половодье чувств», «душевная буря», «вулканическая страсть» — всем этим «романтик»наделен с рождения, поэтому, как бы ни обстояли у него дела по всем остальным функциям, на успех в любви «романтик», можно сказать, обречен самой природой.

Причем, привлекательность «романтика», как любовного партнера, далеко не всегда обуславливается целенаправленными сознательными или бессознательными действиями с его стороны: серенадами, стишками, страстным шепотом и т.д. По моим наблюдениям, просто громкий, заразительный смех или просто обильное извержение слез (даже лично вам не адресованные) способны пробудить любовный инстинкт, включая соответствующие физиологические отделы организма. Иначе говоря, избыточность 1-ой Эмоции по силам не просто заразить человека своим настроением, но и стать стартером сексуального возбуждения. Знаменитый певец Лючано Паваротти на вопрос «Обладает ли голос сексуальностью?» ответил так:»Что касается сексуальности голоса, об этом вам нужно было бы спросить собственно у женщин. А вообще я получаю письма. в которых представительницы слабого пола пишут, что, слушая меня, они испытывают сексуальное ощущение.» Сексологам известны еще более выразительные примеры,. когда отдельные индивидуумы при созерцании чрезвычайно смешных или очень пугающих зрелищ испытывали не просто сексуальное возбуждение, а настоящий оргазм.

В этом контексте становится особенно понятной история романа учителя Беликова и Вари Коваленко из рассказа Чехова «Человек в футляре». Варя была явным «романтиком»: «…разбитная, шумная, все поет малороссийские романсы и хохочет. Чуть что, так и зальется голосистым смехом:ха-ха-ха!». Этим смехом, похоже, и сразила Варя учителя Беликова. Или, если пересказывать содержание их романа языком цитируемого выше биолога, Беликов к своим сорока годам достиг состояния активированной особи, и «ха-ха-ха» Вари стало тем ключом, что открыл замок его любовной инстинктивной программы.

Любовная привлекательность «романтика» вместе с тем таит в себе определенную опасность для тех, кого угораздило клюнуть на крючок бурного извержения его чувств. Дело в том. что человечество до сих пор находится в глубочайшем заблуждении относительно правил чтения эмоционального языка. Принято считать, что чувства — это именно та область человеческого бытия, где не бывает лжи, и что выражение чувств всегда является безукоризненно точным отражением внутренних состояний человека и системы отношений между людьми. В действительности это не так: форма выражения внутренних состояний зависит от положения Эмоции на ступенях функциональной лестницы, а отношения вообще проходят не по эмоциональной, а по волевой функции (о чем будет подробно сказано ниже).

Говорю это к тому, что существует грозная опасность принять за чистую монету любовные излияния 1-ой Эмоции и под их воздействием предпринять те шаги, которые «романтик» от вас вовсе не ждет. Скажем, если вы видите сверкающие глаза и слышите горячий шепот:»..Люблю!…Боготворю!..»и т.п., то из этого не следует, что произнесенное нужно понимать буквально и спешить оповещать родню о скорой свадьбе. «Романтик» всегда выражает свои чувства с сильным перебором, поэтому, если он говорит «люблю!», «боготворю!», то из этого следует только то, что вы ему чем-то симпатичны. Во всяком случае, при прослушивании любовных излияний «романтика» желательно сбросить 20-30% эмоционального накала, чтобы получить достаточно точную и ясную картину переживаний.

Очаровательное описание специфической неадекватности своей 1-ой Эмоции дала в одном интервью Лайза Минелли. На вопрос:»А не искусственны ли ее переживания?» Она отвечала:»Нет, конечно, но густо припудрены и раскрашены. Если я влюбляюсь, я говорю в первый же вечер: я не могу жить без тебя, не исчезай из моей жизни, я не смогу без тебя». — Вы лжете? — «Это все слишком перемешано: и да, и нет. Утром, если он уходит, я могу забыть про него и не вспоминать весь день. А с другой стороны, мне правда кажется, что, уйди он навсегда, я бы умерла!»

Бурление «романтических» страстей не только не адекватно ситуации, но и совершенно не связано с предметом чувств. Страсть 1-ой Эмоции эгоистична, она рождается и живет в «романтике» вполне автономно, из себя и для себя, безотносительно к формальному «провокатору»переживаний. Поэтому совершенно права была Елена Виноград — «муза» Пастернака времен создания сборника «Сестра моя — жизнь», когда утверждала, «что ее самой в книге нет и никаких ее черт, все только сам Пастернак и поэтическая щедрость его романтического вдохновения». Истинность, сказанного Виноград, подтверждаю собственным обескураживающим опытом: оказавшись однажды невольным провокатором «романтического» вдохновения, я был крайне разочарован, обнаружив, что в стихах, якобы ко мне относящихся, просто-напросто полностью отсутствую. Шокирующая правда такова, что «романтик» — токующий глухарь, живущий в иллюзорном мире гипертрофированных переживаний, добровольный заложник своих избыточных и автономных эмоций.

В упомянутом прежде рассказе Чехова «Человек в футляре» можно найти любопытное и не лишенное яда наблюдение над «романтиками: «Я заметил, что хохлушки (а Варя Коваленко была с Украины -А.А.) только плачут или хохочут,среднего настроения у них не бывает.»

Хотя сейчас трудно сказать, откуда взялась у Чехова статистика по эмоциональности украинок, в принципе, само по себе данное наблюдение совершенно верно. Для «романтика» действительно очень характерна высокая контрастность окраски переживаний, и полноты выражений он достигает лишь тогда, когда на его эмоциональном спидометре стрелка начинает зашкаливать. Причем переход из одной крайности в другую происходит почти мгновенно. Шурин Пушкина писал: «Переходы от порыва веселья к припадкам подавляющей грусти происходили у Пушкина внезапно, как бы без промежутков, что обуславливалось, по словам его сестры, нервной раздражительностью в высшей степени. Он мог раздражаться и гомерическим смехом, и горькими слезами, когда ему вздумается, по ходу своего воображения.»

Лучше всего сравнить «романтика» с актером античного театра, в котором было только два контрастных жанра: трагедия и комедия. Поэтому, если обладатель 1-ой Эмоции решил избрать карьеру актера, то предпочтение следует отдать скорее театру, нежели кино, так как сама специфика театрального действа требует известной форсированности звука. Но это — к слову. Главное, для «романтика» радость — не радость, а маниакал, печаль — не печаль, а депрессия. Счастье окружающих, что большая часть этих переживаний остается внутри и до них доходят лишь отголоски состояний. Происходит это потому, что 1-ая Эмоция не склонна делиться чувствами, предпочитает смаковать их в одиночку, являя собой актера и зрителя в одном лице.

Когда сила переживаний «романтика» достигает своего пика (результата). нередко происходит выброс эмоций. И здесь его может ждать все, что угодно: от всемирной славы до сумасшедшего дома. Дело в том, что формы проявления пика 1-ой Эмоции многообразны. Они могут принять художественную форму (поэзия, живопись, музыка, танец), за которыми нередко приходят слава, признание и т. п. , а могут никак не оформиться, точнее, оформиться в виде потока слез, бессвязных выкриков, нечленораздельных воплей, за которыми, бывает. следует заключение в дом скорби.

Будем до конца откровенны: и меломаны, рукоплещущие в ложах, и суровые санитары из психиатрических лечебниц часто сталкиваются с одним и тем же явлением — 1-ой Эмоцией. Разница в том, что меломаны называют ее «гениальностью», а санитары «маниакально-депрессивным психозом». Хотя грань между тем и другим не просто прозрачна — она отсутствует. Все зависит от точки зрения. Любители поэзии считали Пастернака гением, окололитературные чиновники — сумасшедшим, и обе стороны имели достаточно аргументов в пользу правильности своего диагноза

Суровая правда жизни такова, что маниакально-депрессивным психозом в современной психиатрии называется неадекватная событиям эмоциональная реакция, т.е., то, что самой природой заложено в 1-ой Эмоции. Не стану утверждать, что всем «романтикам» грозит заключение в дом скорби. Но то, что у них уже с самого детства возникают проблемы, связанные с эмоциональной, казалось, самой лучшей и сильной стороной их натуры — это безусловно.

Плаксивость — наиболее ранняя примета 1-ой Эмоции.Однако нормальная для ребенка-«романтика» реакция слезами на кризисы и давление извне редко бывает правильно понято окружающими и порождает презрительные характеристики типа:»плакса-вакса»,»рева-корова» и т.д. А так как с годами у «романтиков» в порядке функций ничего не меняется, то постоянное третирование по этому поводу способно навязать им что-то вроде комплекса эмоциональной сверхполноценности. Одна женщина с таким «комплексом» писала психиатру:»Плачу над книгами и в кино, плачу при звуках оркестра, слушая песни. Достаточно увидеть по телевизору девочку в веночке…Малейшие неприятности — и опять слезы. Я сама себя уже стала ненавидеть за них, они вьелись в мой голос,чувствую себя какой-то дефективной» Думаю, утешением автору письма может послужить то обстоятельство, что она в своих страданиях не одинока, и даже великие люди часто не могли справиться со своей плаксивостью. Например, у Максима Горького дня не проходило без слез, а при чтении стихов, даже очень плохих, он плакал просто в обязательном порядке.

Об обстоятельствах, которые способствуют увеличению дистанции между реальностью и эмоциональной реакцией на нее, будет сказано ниже. Сейчас важно отметить, что диагноз «маниакально-депрессивный психоз», а равно его бытовые аналоги «плакса», «истеричка», «нюня», «кликуша», «рева» и т.д.следует изьять из употребления, потому что отсутствие знака равенства между фактом и эмоциональной реакцией на него, может быть инкриминировано огромному большинству человечества, которому сама природа предопределила быть обладателем избыточной 1-ой Эмоции.

Подозрение в недееспособности «романтика» возникает у окружающих еще в связи с неистребимой тяги его к мистике. Диапазон мистических настроений 1-ой Эмоции огромен, но к какому бы из мистических направлений ни примыкал «романтик», главным для него остается недостоверность доводов рассудка и безусловная вера в достоверность переживаний.Точнее, дело здесь обстоит несколько более сложно. Для 1-ой Эмоции мало одного голого постулата о превосходстве чувства над разумом (как в раннем неоплатонизме). Гораздо важнее обладание непротиворечивой, достаточно убедительной по своей образности, художественной структурой. А претендует ли эта структура на какое-либо интеллектуальное оформление или вообще без него обходится — не суть важно.

Возьмем для примера, астрологию, тайным или явным адептом которой почти всегда является «романтик». Хотя делались и делаются попытки научного оформления астрологии, она явно в нем не нуждается и на него никак не опирается. И понятно почему — не здесь ее сила. Сила астрологии в ее собственной художественной структуре, где имена латинских богов, присвоенные планетам солнечной системы, в сочетании с таинственными образами знаков Зодиака строят гигантские подмостки неисчерпаемого и яркого космического театра. Шлейфы смыслов за каждым из римских богов и за каждым их сочетанием, помноженные на шлейфы смыслов и толкований зодиакальных знаков, создают калейдоскоп, крутить который можно до бесконечности без риска повторения и без страха перед зрительской скукой.

Поэтому твердо можно сказать. что астрология неистребима. Ни силовые методы ( к которым прибегали некоторые римские императоры), ни рациональные доводы в борьбе с ней не помогут. Убить астрологию можно только «расхудожествив» ее. Будучи художественно раздета, она умрет мгновенно, но астрологи мало походят на самоубийц, и, значит, с астрологией и с мистикой вообще придется мирится, как приходится мириться с погодой.

Вера — это специфическая эмоционально-мистическая форма того, что у рационалистов принято называть «знанием», и она будет жить на земле, пока живы эмоционалы.В заключение кратко, и не отвлекаясь на частности, отметим типичное для 1-ой Эмоции затруднение: она от природы мистична и является главным создателем и потребителем религий, магий, суеверий, а равно любых других, претендующих на абсолютность художественных знаков и знаковых систем. Что не всегда находит понимание со стороны окружающих, с другим порядком функций, и создает впечатление о «романтике», как о фигуре, в лучшем случае вздорной, в худшем случае — безумной.

  

О почерке «романтика». Достаточно взглянуть на почерк Пушкина и Пастернака, чтобы представить себе общие контуры почерка 1-ой Эмоции. Разумеется, искусство каллиграфии ныне в упадке, и почерка, подобного пастернаковскому, не говоря уже о пушкинском, не встретишь, тем не менее единство принципов написания сохраняется. Во-первых, размашистость, протяжность почерка: между элементами письма много воздуха и концы букв, направленные вверх и вниз, чрезмерно удлинены (вероятно, поэтому Ахматова называла почерк Пастернака «летучим»). Во-вторых, почерку 1-ой Эмоции присуща декоративность: лишние черточки, хвостики, завитки — одним словом, элементы, необязательные для передачи информации, но придающие письму внеинформативную эстетическую значимость.

Эмоциональная избыточность явственно проглядывает и в пунктуации «романтика». Он любит сильные, острые по своей выразительности знаки, такие, как тире и восклицательный знак, и также часто злоупотребляет написанием слов с большой буквы. Кто-то хорошо заметил, что Горький метал тире, как молнии. Действительно, пунктуация Горького — ярчайший пример «романтической» манеры письма.

«Романтик»- поэт.Поэт даже тогда, когда не пишет стихов или не пишет вообще. Своеобразие стиля 1-ой Эмоции заключается в сознательной или бессознательной поэтизации выражения, заключающейся в использовании разного рода тропов или приемов, способных обогатить, а лучше сказать, придать повышенную яркость, образность изображению.

Взять любимицу «романтика» — метафору. Метафорой как приемом пользуется не только 1-ая Эмоция (что будет показано ниже), но именно «романтику» свойственно применять ее в двух ипостасях: позолоты и увеличительного стекла. Метафора, в силу самой своей природы, предполагает неадекватность сравнения, что очень устраивает неадекватную по реакции 1-ую Эмоцию. Но особенность «романтической» метафоры заключается в том, что она работает на возвеличивание сравниваемого предмета или, во всяком случае, на сильное увеличение масштаба.

Как-то критикуя одно стихотворение, Максимилиан Волошин воскликнул:»Пиво можно сравнивать с морем, но не море с пивом.» При всей своей претензии на абсолютность, фраза эта истинна лишь отчасти, но зато как частность безукоризненно точно отражает приподнимающее и гиперболизирующее понимание «романтиком» задач метафоры.

Сказанное касается и тех случаев, при которых «романтик» использует метафору для уязвления предмета. Например, когда Пушкин, кипя от злости, писал в эпиграмме, что тишайший профессор Каченовский разводит свои чернила «слюною бешенной собаки», здесь не только не было ничего адекватного оригиналу, но сам предмет страшно гиперболизировался, хотя и с отрицательным знаком.

Продолжая тему формальных пристрастий 1-ой Эмоции, добавлю, что «романтик» в поэзии, творя и потребляя, кроме яркости изображения, более всего ценит краткость. Блок, например, считал оптимальным обьем стихотворения в 3-4 четверостишия. Однако утверждая это, он выводил не некие общие законы поэтического ремесла, а свое, обусловленное 1-ой Эмоцией, понимание природы и смысла поэзии. Заключается же оно в том, что 1-ая Эмоция, будучи результативной, и в поэзии стремится к результату, т.е. к описанию пика эмоциональных состояний, пренебрегая тем, что предшествовало им, и тем, что последовало.

Слова Бориса Пастернака, что поэзия представляет собой «выковыривание изюма певучестей из жизни сладкой сайки», могут считаться программными для 1-ой Эмоции, потому что поэтическая задача «романтика» и заключается в таком «выковыривании» с выведением всего остального за скобки. Поэтому, думаю, что идеальной поэтической формой для 1-ой Эмоции следует считать японские хайку и танка. В них «романтический «принцип моментальной фотографии уникальных эмоциональных состояний, принцип «выковыривания изюма певучестей» представлен в наиболее концентрированном виде.

Боюсь, может сложиться впечатление, что обладатель 1-ой Эмоции непременно является поэтом и отмечает рифмоплетством всякое свое волнение. Но это не так. У Пушкина действительно в период наивысших переживаний, по его собственным словам, рука тянулась к перу, перо — к бумаге и т.д. Но скажем, у такого «романтика», как Хрущев, в те же минуты рука могла тянуться к ботинку, ботинок — к столу… Проявления 1-ой Эмоции многообразны, перечислять или пересказывать их невозможно, поэтому, сталкиваясь в жизни с 1-ой Эмоцией, лучше, на всякий случай, не ждать от нее стихов.

Занятия, далекие от художественной сферы, и вообще полное отсутствие культуры вместе с тем не мешают «романтику» считать себя высшим и непререкаемым художественным судьей.Подспудное ощущение, что культура, будучи прямым производным от эмоций, — родная для него среда, позволяет 1-ой Эмоции абсолютизировать собственные вкусы, без стеснения навязывать их другим. Иногда это выглядит оправданным, иногда — нет. Скажем, когда Александр Блок на вопрос Станиславского о впечатлениях от последних спектаклей МХАТа в лоб отвечал:»Это было очень плохо…» — еще можно как-то понять. Но когда Хрущев принимался топать ногами на художников и поэтов — это, казалось, не лезло ни в какие ворота. Однако обе приведенные бестактности — явления одного ряда: результат прирожденной, совершенно независимой от культурного уровня самоуверенности «романтиков» во всем, что касается эстетики.  

К чисто внешним проявлениям 1-ой Эмоции следует добавить необычайно живую, яркую, избыточную по отношению к происходящим событиям мимику вместе с утрированной, «итальянской» жестикуляцией. Собственно, язык мимики и жеста — такой же язык, как и все остальные, и, естественно, что при выражении чувств «романтика», он столь же неадекватен и преувеличен. Скажу больше, мне приходилось встречать людей с тихим, нефорсированным голосовым строем, и именно гримассы вкупе с яркой жестикуляцией выдавали их 1-ую Эмоцию: непропорционально описываемой ситуации широко разведенными руками, частыми хватаниями за голову и т.п.

Единственная антропологическая особенность 1-ой Эмоции, довольно четко прослеживаемая в европеойдно-негройдной ветви человечества, заключается в крупных выпуклых глазах, снабженных как бы лучистой внутренней подсветкой.

Природа вообще устроила так, что в момент сильных переживаний (независимо от положения Эмоции на ступенях функциональной иерархии) глаза человека начинают светиться. Так, влюбленная во Вронского Анна Каренина сама чувствовала, как в темноте светятся ее глаза.

Особенно же такое свечение присуще «романтику», из глаз которого подчас вылетают, подобно фейерверку, снопы ярких искр. И отдадим должное, это обстоятельство очень красит 1-ую Эмоцию, доводя нас, грешных, иногда до сексуального возбуждения, доводит даже в том случае, когда внешний облик «романтика» никак не возбуждает. Вспомним, в «Войне и мире» именно лучистый взгляд некрасивой княжны Марии покорил сердце гусара Николая Ростова.
Со своей стороны могу предположить, что блеск глаз в связи с эмоционально-сексуальным возбуждением имеет какое-то отношение к расширению зрачков. Вероятно, сильный внутренний вспрыск гормонов определенного эмоционального ряда, вызывает эффект расширения зрачков, наподобие эффекта от закапывания в глаза экстракта «белладоны». Недаром, слово «белладона» переводится как «красавица», неспроста, по время психологических опытов вид женщин с расширенными зрачками внушал мужчинам мысль, что они сексуально возбуждены. Вообще было бы любопытно проследить вплоть до животного мира этот феномен блестящих, расширенных зрачков в качестве выразителя и возбудителя сексуальности, да и сам химический механизм свечения глаз любопытно было бы исследовать. Но это уже дело не психологии, а физиологии.